среда, 26 октября 2011 г.

Мирель ЗДАНЕВИЧ. В поисках Пиросмани...

Грустный октябрь в этом году.
26 октября 2011 года не стало Мирель Кирилловны Зданевич - дочери легендарного художника Кирилла Зданевича, одного из первооткрывателей Пиросмани, собравшего уникальную коллекцию его работ.
Дядей Мирель был не менее знаменитый Ильязд - Илья Зданевич, поэт-футурист, друг Маяковского и Пикассо, ставший в эмиграции директором фабрики Коко Шанель.
Летом Мирель Кирилловне исполнилось 85 лет.
Аккурат накануне ее юбилея я закончил работу над книгой о ее отце и дяде. Назвал ее "Братья Зданевичи. В поисках Пиросмани".
Отдельная глава из этой книги вошла в сборник "Цена чести. Истории грузинских мужей", опубликованной в июле на английском языке.
Мирель Кирилловна успела увидеть эту работу.
А вот до премьеры отдельного издания о братьях Зданевич, увы, не дожила....
В память об этой замечательной женщине - отрывок из книги "Братья Зданевичи. В поисках Пиросмани"....

                                         * * * * *
          


Мы познакомились с Мирель Кирилловной, дочерью Кирилла и племянницей Ильи Зданевичей, в Тбилиси и я стал часто бывать у нее.
Как правило, через несколько минут после моего прихода хозяйка произносила русскую поговорку: «Ну, соловья баснями не кормят», уходила на кухню, откуда возвращалась с подносом, уставленном чашками с кофе и всевомозжными сладостями.
А затем садилась в свое любимое плетеное кресло и принималась за рассказ. Каждый раз такой интересный, что по дороге домой я хранил стойкое молчание, не вступая ни в какие разговоры с попутчиками, боясь расплескать те дорогие истории, в которые меня посвятила дочь и племянница знаменитых Зданевичей.
При первых встречах, буду честен, мне несколько раз хотелось поправить Мирель Кирилловну: мол, в интернете и в книгах это событие описано по-другому.
Но я вовремя сдерживал себя, в конце концов осознавая невероятное - передо мной сидит непосредственный свидетель событиям, о которых историки и журналисты писали лишь понаслышке.
«Только не спрашивайте меня про Пиросмани, - в день знакомства предупредила меня Мирель Кирилловна. - Об этом вам лучше почитать в книге. И про Илью Зданевича не спрашивайте, о нем тоже все написано».
Но в итоге, конечно же, мы говорили обо всем, не обходя стороной ни судьбу родного дяди моей собеседницы, ни истории, связанные с Пиросманом.
Мирель Кирилловна и Игорь Оболенский, май 2010 года
«Имя Мирель мне придумал дедушка, который преподавал французский язык и вообще обожал все парижское, - рассказывала Мирель Кирилловна. - А папа хотел назвать меня Маквалой. Так что я даже благодарна дедушке. Он тогда как раз вернулся из Парижа, где у него, возможно, был роман с какой-нибудь Мирель. А может, на него повлиял только что вышедший роман «Мирель».
Я родилась в Боржоми. А в начале тридцатых мы переехали в Москву, где родилась моя сестра Валентина. Я обожала своих тифлисских бабушку и дедушку. Когда началась война, из Москвы мы приехали к ним.
Кирилл Зданевич, 1914 г.
Дедушка умер во время войны. Бабушки не стало в 1942-м году. Я читала одно из ее писем сыну Илье в Париж, в котором она пишет: «Если ты еще скажешь что-нибудь дурное о Кирилле, я перестану с тобой общаться».
Дело в том, что Илья был зол на моего отца за то, что тот передал безвозмездно в дар музею Грузии большую часть работ Пиросмани. Папа просто понимал, что иначе картины все равно отберут. А для Ильи это было странным. Он же уехал в Париж, оставив все картины Пиросмани в Тифлисе, так как не знал, что уезжает навсегда. И он возмущался - какое право брат имел распоряжаться картинами, которые они собирали вместе?
Даже когда в шестьдесят девятом году Грузия повезла работы Пиросмани на выставку во Францию, папа переживал, как бы Илья не начал там выступать по поводу того, что эти картины принадлежат ему.
Эту свою фотографию Ильязд прислал матери из Франции, 1930-е гг.

Подобные опасения, судя по всему, были и у организаторов выставки в Лувре. В результате Илье Зданевичу даже не прислали пригласительного билета. Илья сам купил входной билет и пришел на выставку принадлежавших ему шедевров, как обычный посетитель. Ходил по Лувру, смотрел картины и говорил: «Это моя картина, и это моя, и это»...
Папа отдал много картин в музей, но что-то осталось.
Моя любимая работа Пиросмани - «Арсенальная гора ночью». Я с детства любила эту картину. Но после того, как папу в 1949 году арестовали и на 15 лет отправили в Воркуту, мы остались без копейки денег. И мама отнесла картину Ираклию Тоидзе.
Тот прямо сказал: «Я не люблю Пиросмани. А потому дам тебе деньги и возьму картину. А ты, когда соберешь всю сумму, сможешь прийти и забрать полотно обратно». И так и случилось - после того, как папа вернулся из лагеря (он был освобожден через девять лет), он выкупил картину обратно. И уже продал ее знаменитой музе Маяковского Лиле Брик, которая понимала, или делала вид, что понимала, искусство Пиросмани.
Потом, когда моя сестра переехала во Францию, она видела эту картину на одной из выставок. Оказалось, Брик завещала ее кому-то из своих друзей.
Я, кстати, несколько раз была у Лили Брик в гостях. Но на меня она не произвела приятного впечатления. Может потому, что я уже шла к ней с отрицательным отношением. Она же все время предавала своих друзей.
Брик была очень сухой, худой женщиной. И шлейф Маяковского прямо-таки физически ощущался за ее спиной. У нее дома была хорошая коллекция произведений искусства. Помню, она показывала мне альбом с литографиями Пикассо. Но мне, честно говоря, этот художник никогда не нравился.
Я прямо говорила папе: «Ты - лучше». Он смеялся и отвечал, что я ничего не понимаю. Папа ведь лично знал Пикассо.
А Илья и вовсе был с ним дружен. На его свадьбу Пабло изготовил макет для пригласительных билетов.
Илья общался со всем парижским бомондом. А папа был дружен со всем цветом бомонда советского. Когда он вышел из лагеря, его буквально одевала-обувала вся литературно-художественная Москва.
Одним из друзей папы был Маяковский. Папа рассказывал, как присутствовал на похоронах поэта. С ужасом вспоминал, как его подпустили к глазку, вмонтированному в печь крематория, в которую ввезли гроб. Он потом неделю не мог прийти в себя.
«Но ведь тебя же никто не заставлял смотреть», - говорила я отцу...
Папа не видел Илью больше сорока лет. Странно вообще, что его выпустили за границу.
В Париже он пробыл полтора месяца. На вокзале в Париже его встречал брат, держащий  в руках плакат: «Я - ИЛЬЯ ЗДАНЕВИЧ». Папа потом говорил, что все равно узнал бы его. На что я ответила, что, возможно, Илья бы не узнал папу. Ведь они так долго не виделись. И не переписывались, это было опасно.
Хотя папу все равно арестовали. В 1949-м году в московскую коммуналку, где жили отец с мамой и сестрой, пришли и устроили обыск. При этом сотрудники органов то и дело выходили в коридор и кому-то звонили по телефону: «Знаешь, ничего нет!»
Они, видимо, искали золото, серебро, дорогие рамы из-под картин. А у отца дома были только книги и картины Пиросмани, которые тогда никого не интересовали.
Известие об аресте папы я получила в Тбилиси. Поводом стало общение с английским журналистом, аккредитованном в Москве. Того очень интересовал Пиросмани, он даже, кажется, что-то купил у папы.
Я жила в то время на улице Бакрадзе, где, конечно же, не было телефона. О трагедии с отцом мне в письме сообщила мама. Причем до меня дошло только второе ее письмо, первое, очевидно, было перехвачено в Тбилиси.
При этом мама так написала обо всем, что я поначалу ничего не поняла. Пошла с этим письмом к Аполлону Кутателадзе. И тот мне сразу сказал, в чем дело. Его, оказывается, уже вызывали на допрос и требовали компрометирующих показаний на Кирилла Зданевича. Меня, как ни странно, на допрос не вызвали ни разу.
Конечно же, мы боялись, что папу могут расстрелять. Тем более, что некоторых его друзей уже постигла такая участь. Для всех нас большим ударом стал арест и расстрел журналиста Михаила Кольцова. Я помню, как он вернулся из Испании, где писал о гражданской войне. Все считали его героем и вдруг - смертный приговор.
Кирилла осудили по 58-й политической статье и приговорили к 15 годам заключения. Для нас это был шок. Я и сама ждала ареста. Каждую ночь прислушивалась к топоту конских копыт за окном - не за мной ли явились. Тогда же в Тбилиси шли почти поголовные аресты. Но, к счастью, обошлось.
Последнее фото Кирилла Зданевича, 1969 г.

Папа вернулся через девять лет. А мама в это время обменяла жилье в Москве на комнату в Тбилиси и переехала в Грузию. Когда папа освободился, ему дали комнату на Кутузовском проспекте. Очень хорошую, между прочим. Но потом он все равно переехал в Грузию. Папа обожал Тбилиси, все время рвался сюда Они с братом были истинными патриотами Грузии...
Я в 17 лет попробовала уехать в Москву, где хотела поступить в институт прикладного-декоративного искусства, тогда существовал такой. Им руководил художник Александр Дейнека.
Мне не хватило всего одного бала, чтобы поступить. Меня «срезали» в пользу дочери какого-то генерала. Папа потом поехал в Москву к Дейнеке. А тот ответил: «Ну откуда же мне было знать, что это твоя дочь?»
Но я ни о чем не жалею. Потому что в Тбилиси я встретила Аполлона Кутателадзе, своего будущего мужа, замечательного человека. Народный художник СССР и Грузии, он был ректором Академии. Аполлон много рисовал вождей - Сталина, Ленина. Но у него эти картины все равно получались поэтическими, а не бездушными.
Мирель Зданевич с сыном, художником Караманом Кутателадзе, июль 2011 года

Я намного пережила мужа. Все мои близкие уходили друг за другом - в 69-м году не стало папы, в 72-м - мамы, а в 75-м -  Аполлона.
Папа очень любил моего мужа, они дружили. Но творческая судьба отца была очень непростой. Он все время где-то работал, чтобы прокормить семью. Даже для рекламы снимался. А мама занималась детьми и домом. Только после ареста отца она пошла работать в артель, которая расписывала батик.
Бедный папа, он так нуждался всю жизнь. Во время войны работал в театре имени Руставели, в цирке писал плакаты на военные темы. Я помню эти работы отца. А выставок у него не было.
Он постоянно ходил на комиссии, представляя на их суд свои работы. И каждый раз получал отказ.
Все понимали, какой на самом деле художник Кирилл Зданевич, но клеймо «формалист» было для него смертельным.
В Москве он готовился к выставке, но там с ним случился инсульт и так ничего и не состоялось.
Конечно, мне обидно, что отец и его брат недооценены. А ведь именно папа создал первый полный каталог работ Пиросмани. И как художник он был очень талантлив. А его работы стали покупаться музеями лишь после смерти.
Да и на встречу с братом за границу его, скорее всего, выпустили лишь благодаря положению моего мужа.
Хотя нам с Аполлоном однажды заграничную поездку запретили. В анкете на вопрос, есть ли у вас родственники за границей, я ответила отрицательно. В результате мне эту анкету вернули и я увидела, как на ней рядом с вопросом о родственниках и моим ответом было чьей-то рукой размашисто написано: «Дядя Илья».
Одно из последних фото Мирель Зданевич, июль 2011 года

..Конечно, если бы папа тоже жил в Париже, у него была бы совсем другая жизнь. Мы с сестрой  как-то спросили у него, почему он не остался в Париже, как сделал его брат. Ведь Илья Зданевич был на Западе весьма востребованным художником, работал у Шанель, выставлялся. Говорили, что после смерти он оставил только бумаг на два миллиона долларов.
Папа на наш вопрос ответил коротко: «Тогда бы у меня не было вас». И больше к подобным разговорам мы никогда не возвращались...

 P.S. Самой заветной мечтой Мирель Кирилловны было, чтобы в Тбилиси, родном городе ее отца и дяди, появилась, наконец, улица братьев Зданевичей. 
Об этом она говорила каждый раз, когда мы встречались. 
В августе такая улица в столице Грузии появилась. 
Мирель Зданевич была абсолютно счастлива...


Съемки программы "Судьба красоты". Рабочие моменты

Завершились съемки 10-серийного документального сериала, в основу которого легла книга "Судьба красоты. Истории грузинских жен".
Увы, поснимать "закулисье" съемочного процесса никому в голову не пришло, хотя наверняка из этого мог бы получиться отдельный сериал. Ибо каждую программу записывали в каком-нибудь красивейшем месте Тбилиси.
Но несколько фотографий сделать успели...
Фильм о княжне Варваре Туркестанишвили, прототипе картины Ивана Крамского "Неизвестная", снимали в опустевшем на лето театре имени Руставели...

А фильмы о женах двух палачей - Иосифа Сталина и Лаврентия Берия- снимали в Доме-музее Ильи Чавчавадзе. Которого, собственно, эти самые палачи и погубили...
Одна из самых душевных программ получилась о великой танцовщице Нино Рамишвили. Во многом благодаря тому, что внучка Нино позволила нам снимать прямо в квартире своих великих предков.
Дочь великого художника Ладо Гудиашвили Чукуртма принимала нас у себя дома. После того, как интервью с самой Чукой было закончено, ее дочь Анано проводила нас в галерею Ладо и оставила наедине с его работами. Программа была записана за два часа. Но уходить не хотелось.
Съемки документального сериала продолжались с мая по октябрь 2011 года. Конечно, не все из задуманного удалось экранизировать именно так, как мы мечтали. Но, возможно, продолжение следует...

Презентация французского издания книги "Судьба красоты..."

В июне 2010 года в театре Пьера Кардена на Елисейских полях в Париже состоялась презентация книги "Судьба красоты. История грузинских жен", опубликованной на французском языке....
...с князем Николаем Чавчавадзе (слева), который живет в Париже более полувека...
...одна из любимых моделей Christian Dior мадам Теа де Кедиа, лично работавшая с великим кутюрье...
...с племянницей поэта Иосифа Бродского....
...с принцессой Радзивилл и князем Жеваховым...
..первые восемьсот экземпляров закончились уже через сорок минут...
...интерес к книге проявила президент Академии Гонкур, знаменитый биограф Коко Шанель мадам Эдмонд Шарль Ру, которая пригласила автора в гости...
...и подарила свою книгу о Коко Шанель с автографом...

Мемуары Рамаза Чхиквадзе. Часть первая


 РАМАЗ ЧХИКВАДЗЕ...

9 дней назад не стало Рамаза Чхиквадзе. 
Год назад я закончил записывать воспоминания великого актера, которые, хочется верить, однажды станут отдельной книгой. 
А пока пусть его монологи прозвучат здесь...


Об экзаменах

У меня неплохой голос был и меня заставили пойти учиться в Консерваторию. А я так хотел быть драматическим артистом! И для себя все уже решил и ни о какой Москве и думать не хотел.
Тогда придумал такую вещь - поеду в Москву, где у меня много друзей учатся, «провалю» экзамены, а сам за это время во МХАТ схожу, в Малый театр. Я же к тому времени уже закончил театральный институт в Тбилиси, имел знакомых в московских театрах.
Перед экзаменом в Консерваторию всю ночь кутили. А на экзамен приходила масса народу, все садились в зале и слушали абитуриентов. Мы выходили на сцену и показывали подготовленные номера. У абитуриентов был аккомпаниатор, с которым репетировали репертуар.
Я пел два грузинских романса и одну итальянскую арию. Дурачился, как мог. А мне пятерку за пятеркой ставили. И я прошел, представляешь!
На этих экзаменах присутствовал Сергей Параджанов и слышал меня. Он в то время уже учился во ВИГКе. Мы тогда с ним не были знакомы хорошо.
Кончилось дело тем, что меня приняли на отделение вокала. Приемной комиссии понравилось, что я уже готовый артист. Да плюс вокал хороший. Аккомпаниаторша с ума от меня сходила, так нравился я ей.
Вместе со мной приняли латыша, чукчу, азербайджанку, еще ребят из союзных республик. И тут на мое счастье пришел некий Лапчинский из наркомата культуры и говорит: « В чем дело? Нам нужны русские кадры, а вы ни одного русского не взяли!»
 А это было правдой - ни одного русского не приняли, в списке поступивших были только ребята из союзных республик.
Когда решили повторить экзамены, я так радовался. Надеялся, что в этот раз точно не поступлю.
А меня вызвали в ректорат и сказали, что меня это решение не касается. Надо только отнести в ЦК партии заявление, они мне продиктуют, как и что надо написать, и меня оставят в Консерватории. Я огорчился, сказал приятелям: «Опять гибну!»
Но делать нечего - написал это заявление и пошел в ЦК. А тогда еще Сталин был жив, портреты его всюду в коридорах висели.
Спрашиваю: «Кому отдать заявление?»
А мне отвечают: «Сейчас начинается съезд партии и два месяца мы никаких заявлений не принимаем».
А мне-то только этого было и нужно. Правда, домой написал жалобное письмо, что вот, мол, обидели меня в Москве, одни пятерки поставили, а сами не приняли.
Так в результате я и не стал в Консерватории учиться. Вернулся в Тбилиси и поступил в театр имени Руставели. В 1951 году это было.
И никогда об этом не пожалел.

О наградах

За главную роль в фильме «Саженцы» я получил главную премию Московского кинофестиваля. О, это была интересная история.
Приехали мы – съемочная группа фильма - в Москву, на два дня раньше, чтобы встретиться с корреспондентами. Они спросили сколько мне лет - я же сыграл 80-летнего старика, хотя сам был очень молод. Всех это очень удивляло почему-то.
В эти же дни в СССР приехал Ричард Бартон, в конкурсной программе было два фильма с его участием. В одном он играл Тито и еще в каком-то итальянском фильме тоже главную роль исполнил.
Все, конечно же, понимали, что он приехал за Гран-при. Я лично ни минуты в этом не сомневался.
Тем более, что до этого на кинофестивале в Алма-Ате наш фильм не получил ни одной награды, а мое имя и вовсе даже не упомянули. Мальчика, который со мной играл, наградили. А меня - как будто не было.
Поэтому с какой стати мне было надеяться на награду на фестивале в Москве?
Да я и вообще о наградах никогда не думал. А мне их давали без конца. Два ордена Ленина, медаль Героя Социалистического Труда, три лауреатства.
Я еще свою жену Наташу спрашиваю: «Слушай, чем я так провинился?» Всегда это было для меня полной неожиданностью.
А тут мы с Наташей должны были ехать в Чехословакию отдохнуть. И так получалось, что в день закрытия фестиваля мы должны были находиться на пароходе, который выходил из Одессы и должен был доставить нас до Братиславы.
Да, забыл сказать, что кроме фильмов Бартона, в программе ММКФ еще и фильм с участием Марчелло Мастрояни был заявлен.
Поэтому я совершенно спокойно сел в самолет и мы улетели в Одессу. Приехали на пароход, устроились и прекрасно проводили время. В первый же день капитан попросил меня выступить перед экипажем и рассказать про международный кинофестиваль. Тогда же это было большим событием. Так получалось, что как раз в день нашего отплытия по телевидению была передача о фестивале.
И вот, аккурат перед ее началом я рассказал, что происходило в Москве и кто получит награды фестиваля. Только закончил рассказ, как началась передача, где показали церемонию награждения лауреатов. Когда дошли до приза за главную мужскую роль, я сказал: «Вот сейчас Ричарду Бартону дадут». А по телевизору в это время говорят: «Приз достается грузинскому актеру Рамазу Чхиквадзе». 
Все обалдели, включая меня и Наташу!
Вот так я и стал лауреатом ММКФ.
Приплыли мы в Будапешт.  Гуляем с Наташей по пристани и вдруг видим в киоске нашу газету «Правда». Тогда же эту газету во всех социалистических странах продавали. А на первой странице - мой портрет!
Так как меня на церемонии награждения не было, то кадр взяли из фильма «Саженцы, где я был изображен в гриме седого старика с бородой.
А так получилось, что у меня вообще ни копейки денег с собой нет, чтобы купить газету.
Наташа подошла к киоскеру и попыталась ему объяснять, что очень хочет газету и готова ее обменять вот, скажем, на пачку сигарет.
- А зачем вам так нужна эта газета? - удивился продавец.
- Вот этот дядя, - говорит Наташа и показывает на фото в газете, - мой муж. Вот он стоит.
И показала на меня. А я стою молодой, мне лет 40 тогда было, в майке, без бороды.
- А ну, аферистка, уходи отсюда, - закричал продавец.
В итоге приз мне привез Тенгиз Абуладзе. На киностудии тогда существовал музей, где хранились все награды грузинских артистов, полученные на международных фестивалях. И зная, что у меня есть медаль московского международного кинофестиваля, директор музея, моя однокурсница, пристала и стала просить отдать награду в музей. Ну я и отдал.
Года через два вспомнил про эту медаль и решил хотя бы посмотреть на нее. Отправился на «Грузия-фильм», зашел в музей и попросил показать. Меня провели в подвал, открыли сейфовую дверь и протянули почерневшую от времени железку. Подержал я эту жестянку в руках, отдал обратно, да и вернулся домой.
 О профессии

Вообще, актерство - это талант плюс счастье.
Мне вот всегда везло. С 12 лет, когда первый раз переступил порог тбилисского дворца пионеров, мне встречались хорошие педагоги. А ведь могли и «заштамповать» меня.
И роли главные сразу же стал получать. А если были эпизоды, то очень сочные, интересные.
В театральный институт как вошел, так через четрые года вышел - не было никаких проблем.
Потом сразу же попал в театр Руставели - главный театр страны, где тут же стал играть главные роли, и какие! Бывало, играл по шесть, а иногда по семь спектаклей в неделю. И каких спектаклей!
Я потому, наверное, и языков иностранных не знаю - в голове просто не оставалось места для новой информации.
Сейчас иногда думаю - откуда силы брал? Мы ведь как жили: отыграли вечером спектакль, а потом шли и кутили до утра.
Ну, если и не кутили, то после спектакля заходили с моим другом в ресторан «Тбилиси», там, где сейчас гостиница «Мариотт», заказывали бутылку шампанского и коньяку, выпивали и расходились по домам.
Я ведь с театром несколько раз вдоль всего земного шара объехал. Только в Швеции и Норвегии не был.
Помню, приехали мы на гастроли в Шотландию с «Ричардом Третьим». Успех невероятный! И нас тут же послали в Лондон. А то, мол, как это так, произведение Шекспира и не сыграть в столице Англии.
Приехали мы в Лондон, а нас уже встречают манифестанты. Оказалось, что аккурат за день до нашего приезда в Афганистан вошли советские войска.
Мы должны были играть в здании, ко входу которого надо было подняться по высокой лестнице. И вдоль всей этой лестницы стояли митингующие - и противники афганской войны, и евреи, выступавшие в защиту советских евреев, которых не выпускали в Израиль.
Поднимаемся мы по лестнице, а к нам тут же бросаются недовольные. И обращаются первым делом ко мне.
Дело в том, что накануне наших гастролей в одной из газет появилась статься, озаглавленная «Король Рамаз». Ну, так они обыграли наш спектакль «Король Лир», в котором я играл главную роль.
Узнали меня по фотографии и говорят:
- Вы - Рамаз? Зачем вы вошли в Афганистан?
Я не растерялся и ответил:
- Как в Афганистан? Мы вчера вошли в Лондон!
Они засмеялись и вроде отступили.
Но тогда наступила очередь выступать защитникам евреев.
- Почему вы не разрешаете евереям выезжать в Израиль? -кричат.
- Вы хотите, что я разрешил им выезжать? - спрашиваю.
- Хотим! - не успокаиваются они.
- Тогда я разрешаю, - сказал я.
И опять все засмеялись и мы смогли спокойно войти в театр и отыграть спектакль.
Нас очень хорошо принимали за границей, всегда был невероятный успех.
Однажды после того, как театр Руставели выступил в Австралии, мне предложили сделать свои творческие вечера. Я пытался отказаться - что я один буду на сцене делать? Я же не читаю стихи. Нет, сам для себя их читать люблю, и слушать люблю, а вот со сцены никогда не читал. Тогда мне предложили выбрать несколько отрывков из спектаклей и с ними приехать в Австралию.
Так я и сделал: набрал человек 20 артистов и с ними отправился за океан. Первым отрывком был «Король Лир». Я выходил на сцену, произносил монолог и по роли падал в обморок.
Каждый раз меня сзади ловили два артиста и я делал это уже автоматически – откидывался назад и падал в их руки. Но так получилось, что в первый день гастролей эти ребята о чем-то задумались и не успели меня поймать. И я плашмя упал на сцену.
Лежу и думаю: «Это катастрофа! В первый же день и все сорвалось! Без меня же они не смогут выступать - мое имя на всех афишах и билеты уже проданы!»
Так мне жутко стало, что непередать. И при этом страшно пошевелиться - боюсь почувствовать, что какая-то часть тела не действует.
Но делать нечего, бесконечно лежать невозможно. Пробую двинуть ногой - в порядке, рукой - тоже в порядке, шеей- нормально. В результате оказалось, что я абсолютно невредим.
Это волшебный эффект сцены!
Знаете, я раньше приходил в театр за пару часов до спектакля и измерял дваление. Поначалу оно было ненамного выше нормы, а потом с каждой минутой становилось все выше и выше. Перед выходом на сцену давление было около 250, а я себя прекрасно чувствовал.
Сейчас я уже, конечно, не выхожу на сцену. Хотя до сих пор пытаются уговорить. Но мне уже 82 года! И если физически я, может, еще и смогу выйти – мне недавно очень удачно сделали операцию на ноге, то во всех остальных отношениях не возьму на себя такую ответственность.
Я иногда пытаюсь про себя повторять свои роли, и, признаюсь, случаются неприятные моменты, когда - раз! - и не могу вспомнить слова.
А если такое случится во время спектакля? Нет, так оскандалиться я не хочу. Надо всегда знать свое время.
Мне жалко, что почти не сохранилось записей моих спектаклей. Пленка, что ли, тогда была плохая, но на всех кассетах какая-то темнота и почти ничего не разберешь.
Но, честно скажу, я не думаю о том, будут ли помнить мои работы. Я и мемуары не хочу писать, хотя часто предлагают. Достаточно того, что обо мне писали другие. Впрочем, когда я читаю о себе какие-то хвалебные статьи, то боюсь, как бы это не выглядело издевательством. Неужели они все это на полном серьезе писали?

 О смысле жизни

Я думаю, что судьба есть не только у человека, но и у страны.
Один философ как-то сказал мне: «Раньше были Византия, Финикия, империя Александра Македонского. А придет время, и о нас тоже будут говорить в прошедшем времени, как о чем-то далеком».
И от этого, действительно, никуда не денешься.
Я последние годы очень много читаю, словно стараюсь наверстать все то, что не успел за время, когда практически жил в театре.
Знаете, как завещал похоронить себя Александр Македонский? Он приказал не складывать ему руки на груди, а положить их открытыми наверх ладонями. Хотел показать, что с собой ничего взять нельзя и он из этой жизни уходит с пустыми руками.
Меня какими только наградами не награждали, даже званием Героя Социалистического труда.
А зачем мне эти медали? Вот думаю, может, кому продать? Все-таки звезда Героя из чистого золота, а ордена Ленина - у меня их два - еще и из платины. Как думаете, нужны они кому-нибудь?
Что такое счатье? То, наверное, что дается Богом. Он же пускает людей со своей зарядкой, со своим испытанием для каждого. И самое главное - исполнить 10 заповедей.
Вообще, жизнь - трудная штука. Очень!
У меня была очень интересная жизнь. На что я могу жаловаться, что у нас трудности были? Были! Мы 15 квартир с женой сменили, с чемоданами ходили. Но мы любили друг друга и все легко переносилось.
Все было. Но у меня была интереснейшая жизнь, я неплохо кутил, неплохо пел за столом, хороший тамада был, рассказчик, на сцене не уставал, энергия была.
Смотрю сейчас афишы и удивляюсь - как все это успевал? .
А если мне сейчас предложат- повторишь свою жизнь?
Ни в коем случае! Не соглашусь все это пережить, не хочу.
Я очень не хочу умирать, как каждый человек. Но сейчас каждый день могу умереть, годы уже такие, дураком же не надо быть. Но повторить все сначала...
Если только с этими мозгами и Наташа будет рядом со мной. А так - нет.
От радости тоже устаеешь, изнашивается человек от радости.
Знаете, больше всего я благодарен Богу за то, что мне удалось жить не просто в двух столетиях и двух тысячелетиях, но между двумя тысячелетними юбилеями Христа.
Об этом почему-то никто не думает.
Все говорят о том, как и сколько заработали долларов, а о таких вещах не задумываются. А ведт это и есть самое главное...


четверг, 20 октября 2011 г.

Три смерти Рамаза ЧХИКВАДЗЕ



Заключительный фильм документального сериала «Судьба красоты» мы снимали в театре имени Руставели. Сезон был уже закрыт, актеры были в отпусках и театр был абсолютно пуст.
Мне, впервые попавшему в здание легендарного театра через служебный вход, казалось, что я очутился в каком-то сказочном царстве.
Первое, что встретило меня на входе, была огромная фотография Рамаза Чхиквадзе из спектакля «Кавказский меловой круг».
Я, к сожалению, не видел этого спектакля, хотя, конечно же, слышал о том, что это - одна из самых великих постановок Брехта.
Но я хорошо знал самого Рамаза и потому, взглянув в глаза его герою на театральной фото, словно получил от него привет.
Это было в июле. Рамазу оставалось жить меньше трех месяцев.
Так бывает всегда: человек смертельно болен и ты знаешь, что его дни сочтены. Знает и он, мало того, мечтает, чтобы мучение поскорее закончилось. Но когда Это происходит, становится невыносимо больно. Потому что какой бы ожидаемой не была смерть, она всегда неожиданна.
Рамаз был очень серьезно болен. Жена Наташа сделала все, чтобы продлить его дни – увезла за границу, где его лечили лучшие доктора. Когда и те оказались бессильны, то прямо сообщили пациенту об этом. Рамаз тут же позвонил друзьям и, как бы сводя все в шутку, как умел только он, сказал: «Ну что, я ухожу...»
Конечно, у семьи и близких все равно оставалась надежда. Но тут не выдержало сердце Наташи. И она ушла первой.
Их отношения – одна из самых красивых историй любви. Которая теперь уже стала Историей.
Со смертью женщины, без которой он, казалось, не мог провести и минуты, фактически закончилась и жизнь самого Рамаза. Ибо не стало опоры, не стало друга. А вместе этим не стало и смысла.
Он вернулся в свой обожаемый Тбилиси Это, наверное, была их единственная поездка, когда они с Наташей летели в одном самолете, но порознь...
Сердце Рамаза еще билось, когда один из телеканалов сообщил о его смерти. Город замер, но оказалось, что произошла ошибка. Чудовищная и непростительная.
Через два дня о кончине любимого артиста говорила уже все страна. На сей раз непоправимое действительно произошло...
Рамаз Чхиквадзе был великим. Не только актером, но и личностью. Так сложилось, что я приехал в Грузию, когда Рамаз уже не выходил на сцену. Но мне посчастливилось познакомиться с ним и немного узнать его, как человека.
После нашей первой беседы (трехчасовых расспросов о театре, кино, людях, с которыми он встречался) я попросил встретиться со мной еще раз.
Рамаз повернулся в сторону Наташи и, указав на меня глазами, спросил ее: «Слушай, что он от меня хочет? Я же ему все уже рассказал».
Но уже по тому, каким тоном был задан этот вопрос, я понимал, что мы еще обязательно встретимся. И мы действительно не раз виделись.
Есть такое отчасти избитое выражение «дарить дружбой». Так вот в отношении Рамаза Чхиквадзе оно справедливо, как никогда.
Он действительно одаривал своей дружой. С ним было всегда интересно и очень легко.
В их новой квартире на проспекте Чавчавадзе все стены были увешаны фотографиями Рамаза, сделанными на его спектаклях. А особая стена была посвящена рисункам актера, он ведь был еще и художником.
Наташа оформила квартиру роскошно. Павловская мебель, картины на стенах, старинные люстры. Казалось, ты попадал в какой-то дворец.
В большой комнате – рояль. Вообще, когда Рамаз оказывался в месте, где был музыкальный инструмент, он тут садился за него и начинал играть. И как!
На самом достойном месте - модель корабля. Как объясняла Наташа, это был символ их жизни, ведь они и познакомились на корабале.
На овальном столике всегда было угощение. Рамаз говорил мне: «Ты давай объедайся пирожными, а я буду смотреть и тебе завидовать».
Ему сладкое было нельзя из-за болезни. Равно как и многое другое, но он все равно умел находить радости в жизни.
Как он рассказывал о грузинском вине! Каким оно было раньше, как его было принято правильно пить, какие кутежи бывали в Тбилиси его юности. Это была настоящая поэма об утерянном времени.
Как-то Рамаз вместе с Наташей пришли к нам в гости. Во время застолья я рассказал о том, что приступаю к работе над книгой о  грузинских мужчинах.
Рамаз тут же откликнулся: «Напиши лучше историю великих грузинских мерзавцев, их было очень много. Хочешь о хорошем? Ну тогда поведай о композиторе Бородине, который был незаконнорожденным сыном помещика Гедеванишвили. Я тебе потом о нем что-то расскажу».
И он правда, когда мы спустя пару месяцев снова увиделись, рассказал массу фантастически интересных историй. В том числе и о Сталине, роль которого сыграл в фильме Евгения Матвеева. Впрочем, «фантастически интересных» - это не то определение. Рамаз говорил о сенсационных вещах, которые ему в свое время поведал комендант сталинской дачи. Я думаю, что из записей наших бесед может получиться хорошая книга.
А пока мне хочется просто опубликовать несколько отрывков из монологов актера. Тогда они казались мне просто увлекательными историями. А сегодня воспринимаются как своеобразное творческое завещание великого гражданина Грузии.
Мне рассказывали, как прошлой зимой Рамаза Чхивкадзе видели в церкви. Вместе со всеми он стоял в лавку, чтобы купить свечи. К нему обратились: «Батоно Рамаз, как вы можете стоять в очереди? Пожалуйста, идите вперед».
Но он категорически отказался и дождался, когда придет его черед. А затем, опираясь на палку, прошел в храм, поставил свечи и долго стоял у иконы.
Его последние дни были мучительны. Он уже не мог двигаться, лежал и хотел говорить только со своей Наташей. И он разговаривал с ней, умоляя скорее забрать к себе.
Сейчас они снова вместе. Уже навсегда…

 РАМАЗ ЧХИКВАДЗЕ...

...об АКТЕРСТВЕ
Актерство - это талант плюс счастье.
Мне вот всегда везло. С 12 лет, когда первый раз переступил порог тбилисского дворца пионеров, мне встречались хорошие педагоги. А ведь могли и «заштамповать» меня.
И роли главные сразу же стал получать. А если были эпизоды, то очень сочные, интересные.
В театральный институт как вошел, так через четрые года вышел - не было никаких проблем.
Потом сразу же попал в театр Руставели - главный театр страны, где тут же стал играть главные роли, и какие! Бывало, играл по шесть, а иногда по семь спектаклей в неделю. И каких спектаклей!
Я потому, наверное, и языков иностранных не знаю - в голове просто не оставалось места для новой информации.
Сейчас иногда думаю - откуда силы брал? Мы ведь как жили: отыграли вечером спектакль, а потом шли и кутили до утра.
Ну, если и не кутили, то после спектакля заходили с моим другом в ресторан «Тбилиси», там, где сейчас гостиница «Мариотт», заказывали бутылку шампанского и коньяку, выпивали и расходились по домам.
Я ведь с театром несколько раз вдоль всего земного шара объехал. Только в Швеции и Норвегии не был.
Помню, приехали мы на гастроли в Шотландию с «Ричардом Третьим». Успех невероятный! И нас тут же послали в Лондон. А то, мол, как это так, произведение Шекспира и не сыграть в столице Англии.
Приехали мы в Лондон, а нас уже встречают манифестанты. Оказалось, что аккурат за день до нашего приезда в Афганистан вошли советские войска.
Мы должны были играть в здании, ко входу которого надо было подняться по высокой лестнице. И вдоль всей этой лестницы стояли митингующие - и противники афганской войны, и евреи, выступавшие в защиту советских евреев, которых не выпускали в Израиль.
Поднимаемся мы по лестнице, а к нам тут же бросаются недовольные. И обращаются первым делом ко мне.
Дело в том, что накануне наших гастролей в одной из газет появилась статься, озаглавленная «Король Рамаз». Ну, так они обыграли наш спектакль «Король Лир», в котором я играл главную роль.
Узнали меня по фотографии и говорят: «Вы - Рамаз? Зачем вы вошли в Афганистан?»
Я не растерялся и ответил: «Как в Афганистан? Мы вчера вошли в Лондон!»
Они засмеялись и вроде отступили.
Но тогда наступила очередь выступать защитникам евреев. «Почему вы не разрешаете евереям выезжать в Израиль?» -кричат.
«Вы хотите, что я разрешил им выезжать?» - спрашиваю. «Хотим!» - не успокаиваются они.
«Тогда я разрешаю», - сказал я.
И опять все засмеялись и мы смогли спокойно войти в театр и отыграть спектакль.
Нас очень хорошо принимали за границей, всегда был невероятный успех.
Однажды после того, как театр Руставели выступил в Австралии, мне предложили сделать свои творческие вечера. Я пытался отказаться - что я один буду на сцене делать? Я же не читаю стихи. Нет, сам для себя их читать люблю, и слушать люблю, а вот со сцены никогда не читал. Тогда мне предложили выбрать несколько отрывков из спектаклей и с ними приехать в Австралию.
Так я и сделал: набрал человек 20 артистов и с ними отправился за океан. Первым отрывком был «Король Лир». Я выходил на сцену, произносил монолог и по роли падал в обморок.
Каждый раз меня сзади ловили два артиста и я делал это уже автоматически – откидывался назад и падал в их руки. Но так получилось, что в первый день гастролей эти ребята о чем-то задумались и не успели меня поймать. И я плашмя упал на сцену.
Лежу и думаю: «Это катастрофа! В первый же день и все сорвалось! Без меня же они не смогут выступать - мое имя на всех афишах и билеты уже проданы!»
Так мне жутко стало, что непередать. И при этом страшно пошевелиться - боюсь почувствовать, что какая-то часть тела не действует.
Но делать нечего, бесконечно лежать невозможно. Пробую двинуть ногой - в порядке, рукой - тоже в порядке, шеей- нормально. В результате оказалось, что я абсолютно невредим.
Это волшебный эффект сцены!
Знаете, я раньше приходил в театр за пару часов до спектакля и измерял дваление. Поначалу оно было ненамного выше нормы, а потом с каждой минутой становилось все выше и выше. Перед выходом на сцену давление было около 250, а я себя прекрасно чувствовал.
Сейчас я уже, конечно, не выхожу на сцену. Хотя до сих пор пытаются уговорить. Но мне уже 82 года! И если физически я, может, еще и смогу выйти – мне недавно очень удачно сделали операцию на ноге, то во всех остальных отношениях не возьму на себя такую ответственность.
Я иногда пытаюсь про себя повторять свои роли, и, признаюсь, случаются неприятные моменты, когда - раз! - и не могу вспомнить слова.
А если такое случится во время спектакля? Нет, так оскандалиться я не хочу. Надо всегда знать свое время.
Мне жалко, что почти не сохранилось записей моих спектаклей. Пленка, что ли, тогда была плохая, но на всех кассетах какая-то темнота и почти ничего не разберешь.
Но, честно скажу, я не думаю о том, будут ли помнить мои работы. Я и мемуары не хочу писать, хотя часто предлагают. Достаточно того, что обо мне писали другие. Впрочем, когда я читаю о себе какие-то хвалебные статьи, то боюсь, как бы это не выглядело издевательством. Неужели они все это на полном серьезе писали?

... и о ЖИЗНИ

Я думаю, что судьба есть не только у человека, но и у страны.
Один философ как-то сказал мне: «Раньше были Византия, Финикия, империя Александра Македонского. А придет время, и о нас тоже будут говорить в прошедшем времени, как о чем-то далеком».
И от этого, действительно, никуда не денешься.
Я последние годы очень много читаю, словно стараюсь наверстать все то, что не успел за время, когда практически жил в театре.
Знаете, как завещал похоронить себя Александр Македонский? Он приказал не складывать ему руки на груди, а положить их открытыми наверх ладонями. Хотел показать, что с собой ничего взять нельзя и он из этой жизни уходит с пустыми руками.
Меня какими только наградами не награждали, даже званием Героя Социалистического труда.
А зачем мне эти медали? Вот думаю, может, кому продать? Все-таки звезда Героя из чистого золота, а ордена Ленина - у меня их два - еще и из платины. Как думаете, нужны они кому-нибудь?
Что такое счатье? То, наверное, что дается Богом. Он же пускает людей со своей зарядкой, со своим испытанием для каждого. И самое главное - исполнить 10 заповедей.
Вообще, жизнь - трудная штука. Очень!
У меня была очень интересная жизнь. На что я могу жаловаться, что у нас трудности были? Были! Мы 15 квартир с женой сменили, с чемоданами ходили. Но мы любили друг друга и все легко переносилось.
Все было. Но у меня была интереснейшая жизнь, я неплохо кутил, неплохо пел за столом, хороший тамада был, рассказчик, на сцене не уставал, энергия была.
Смотрю сейчас афишы и удивляюсь - как все это успевал? .
А если мне сейчас предложат- повторишь свою жизнь?
Ни в коем случае! Не соглашусь все это пережить, не хочу.
Я очень не хочу умирать, как каждый человек. Но сейчас каждый день могу умереть, годы уже такие, дураком же не надо быть. Но повторить все сначала...
Если только с этими мозгами и Наташа будет рядом со мной. А так - нет.
От радости тоже устаеешь, изнашивается человек от радости.
Знаете, больше всего я благодарен Богу за то, что мне удалось жить не просто в двух столетиях и двух тысячелетиях, но между двумя тысячелетними юбилеями Христа.
Об этом почему-то никто не думает.
Все говорят о том, как и сколько заработали долларов, а о таких вещах не задумываются. А ведь это и есть самое главное...