понедельник, 11 апреля 2011 г.

Галина ВОЛЧЕК. Интервью. Часть 2


— Обидеть меня очень сложно. Потому что у меня выработался иммунитет к обидам. Давно.
— Как у вас это получилось?
— Наверное, на каком-то возрастном рубеже поняла, что такое прощение и покаяние. Слова немодные, пафосные, как теперь говорят. Но без них сложно обойтись в предъявлении высокого счета прежде всего к себе. И к окружающим. Тогда я и поняла, что простила всех, кто предавал меня, делал больно, пытался уничтожить. Мне недосуг, но если собрать все, что написали про меня за те годы, в течение которых я, с их точки зрения, осмелилась возглавлять «Современник», то это будет кошмарный обвинительный акт. В котором будет все, начиная с того, что я не режиссер, и заканчивая вопросом о том, как может такая талантливая артистка, как Неелова, работать с таким бездарным режиссером, как Волчек. Но я всех простила. Не буду с ними чай пить, конечно. И под ручку ходить и улыбаться, это уж точно. Но я научилась принимать это как свою судьбу. И не желать им зла.
— СЕГОДНЯШНИЕ взаимоотношения власти и интеллигенции сильно отличаются от тех, что были раньше?
— Я не политик абсолютно. Поняла это окончательно, когда была депутатом в Думе. Для меня главное в жизни и в профессии — это человек и человеческие отношения. Что в политике под запретом. Как политик я нахожусь на уровне детского сада и в первую очередь воспринимаю то, на что другой не обратит внимания, — на человеческие качества, выражение глаз. Когда меня спрашивают про президента Путина, я говорю, что как законопослушный человек (я так воспитана, в отличие от тех, кто родился диссидентом и выступает против любого закона, какой бы он ни был, хороший или плохой) отношусь к нему с уважением. Встану, когда он войдет в помещение. Потому что так положено.
— Сейчас ведь людям творческим можно вообще не иметь дела с властью?
— А все так и живут. В самом начале перестройки я выпускала уже и не помню какой спектакль. Села за режиссерский столик и перед генеральным прогоном поймала себя на мысли, что не говорю помощнику «Начинай», а чего-то жду. И поняла неожиданно, что жду, когда придет приемная комиссия. Сейчас такого, к счастью, нет.
— Театр должен лечить общество?
— Не знаю, должен ли он лечить. Театр должен воздействовать. «Лечить» для меня не прямой глагол. Я всегда ищу глагол, потому что это самый лучший способ донести свою точку зрения. Когда я объясняю что-то артистам, то ищу не прилагательное, а именно глагол. Глагол «развлекать» не подходит ни в коем случае. Это вообще не задача театра. Болезнь ведь можно по-разному лечить — и гомеопатией, и народной медициной, и хирургией.
— КАКОЕ чувство самое главное в человеке?
— Что значит «самое главное»? У каждого это чувство свое. Я однажды спросила одного далеко не глупого человека: «От какого чувства ты зависишь больше всего?» — «От страха», — ответил он. И был прав.
— А как быть с чувством зависти? Вы ее всю жизнь, наверное, ощущаете?
— Только к концу жизни с ужасом поняла, что есть два самых сильных чувства, ради которых человек способен на все. Это материнство, потому что ради ребенка нормальная мать способна на самые невероятные поступки. И зависть. Два по своей сути противоположных чувства. Если глубоко разбираться в природе любого проявления человеческой гадости и жестокости, то в основе всей скверны очень часто лежит зависть. Упакованная в разные совершенно фантики. И когда я это обнаружила для себя, мне стало страшно. Как я реагировала на зависть? Сначала удивлялась, потом плакала, потом возмущалась. Удивлялась изощрениям в желании уничтожить этой завистью, внутренним интриганством, которое она рождает. Но я научилась если не пропускать мимо это чувство, то хотя бы отстраняться от него благодаря каким-то духовным истинам, которые ты открываешь для себя в великих книгах и умножаешь на свой жизненный опыт.
Природу зависти каждый понимает по-своему. Я пытала себя на этот счет. Я вроде совсем уж не завистливый человек. Но ковыряю себя и вдруг понимаю, что тоже знаю, что такое зависть. Я не способна позавидовать ни деньгам, ни благополучию, ни красоте. Но… Вот сижу в машине и замечаю, как бодро по улице идет женщина, или с трудом поднимаюсь по лестнице, преодолевая ступени, и вижу женщину моего возраста, которая легко взлетает по этим ступенькам. Я не желаю, чтобы она поднималась так же, как я, — медленно и с одышкой. Но в этот момент я говорю: «Какая же она счастливая! Не знает, что такое эти остановки». А ведь если разобраться, что это? Тоже зависть.
— Деньги, по-вашему, — это благо или зло? Любовь к деньгам отрицает любовь к людям?
— Любовь к деньгам вряд ли можно назвать чувством. Скорее, это свойство. Для меня лично. Один будет любить просто складывать «Ленина с Лениным», как говорила моя подруга в бытность хождения советских денег с вождем на купюрах. А другой будет стремиться иметь эти купюры не ради того, чтобы они у него были, а чтобы не испытывать зависимости.
Я всегда уважительно отношусь к тем, кто честно заработал деньги. «Честно» не значит только стоять у станка. Честно зарабатывать деньги означает иметь хорошую голову, например. Хотя у меня-то как раз нет показателей богатства. Даже элементарных, что надо бы иметь в моем возрасте, — дачи, например. Да и машину мне подарил на юбилей «Современника» мой замечательный друг. И ничего хорошего в этом нет. Но я себя грею мыслью, что у меня есть театр.
Я не солнечный оптимист. Но хочу верить в то, что разум, как теперь принято говорить, победит.

— Галина Борисовна, «Современник» встретил свой 45-й день рождения. Какое у вас настроение?
— Настроение? Нормальное. Есть чему порадоваться, чему огорчиться. Есть и чему удивиться.
— Чему, например?
-Да хотя бы тому, что я еще до сих пор удивляюсь. Эта способность, на мой взгляд, одна из самых главных для любого художника, какая бы жизнь у него ни была. Я лично на свою никогда не жалуюсь. Да это было бы даже смешно. Зачем жаловаться на судьбу, которая тебе послана? Тем более что в моей жизни было и есть очень много прекрасного.
— Вы вообще везунок по жизни?
— Не думаю, что везунок. Просто Бог дал мне очень интересную судьбу, все радости которой я получаю через большие испытания.
— Это у всех так. Только некоторые притворяются больше…
— В чем-то мы все притворяемся. И я тоже. Смолоду притворялась много, и все с удовольствием в это верили. Когда у меня не было ни копейки денег, а мой второй муж начал дарить мне какие-то кольца, серьги, я делала вид, что очень состоятельна. Неважно, что в то время все эти драгоценности дешево стоили. У меня и задешево их не было.
А когда появились, я не в сундук их спрятала, а на палец напялила. И с удовольствием жестикулировала руками, выставляя подарки на всеобщее обозрение. Очень гордилась, потому что никто до этого мне ничего не дарил. И сразу дала повод для разговоров. Помню, как одна из почтенных и даже уважаемых мною критикесс говорила: «Какое «На дне» она может поставить с бриллиантами на руках?!» Хотя мне это, естественно, никак не могло помешать делать то, что я делала.
— Какие вообще у вас отношения с критикой?
— Я ее не читаю, мне рассказывают. Наверное, я и жива, потому что не читаю. Но это не значит, что смотрю на жизнь через розовые очки… Давным-давно существовала одна газетенка, которая выходила в Доме актера. И в ней всем режиссерам присваивали воинские звания. Мне знаете какое дали? Ефрейтора.
— У вас действительно бывали времена, когда не было лишней копейки?
— Ну а как же? Когда мы с Женей Евстигнеевым получили квартиру на Поварской, то распределились: Евстигнеев делал ремонт, а я ездила по стране с вечерами типа «Добрый вечер, здравствуйте». Тогда нам платили по 5 рублей за выступление в сборном концерте.
Это был особый период жизни, когда на афишах писали: «Михаил Козаков и др.». Миша тогда уже был знаменитостью, а мы — актеры «Современника» — были «др.» Никогда не забуду, как мы с Лилей Толмачевой выходили из поезда, приехав в Вологду, и администратор, этакий местный театральный лев, встречал Мишу: «Козаков, здравствуйте». А на Козакове, только-только начавшем сниматься в кино и еще не успевшем приодеться, было рваное пальто и скромненький костюм. Его спрашивали, указывая на нас: «Козаков, это ваши новые куколки?» Так что я и «куколкой Козакова» побывала.
Так вот, я поехала зарабатывать, а Женя остался делать ремонт в новой квартире… Он был человеком невероятным, с потрясающим воображением. Однажды на гастролях в Узбекистане в один из выходных дней мы попросили отвезти нас в Бухару. Валя Гафт тогда только пришел в театр и много лет спустя рассказывал: «Я хотел сачкануть, но как-то неудобно было: только пришел, все едут, все такие духовные, интеллектуальные, а я вроде не такой… И смотрю  — Евстигнеев ходит, озирается и говорит: «Молодой человек, ну ты что, поедешь?» Я обрадовался: «Нет». Он мне: «Мы сейчас с тобой открыточки купим и побываем там лучше, чем они». Так вот эта сила воображения, которая была присуща ему во всем, заставила Женю сделать искусственный камин в типовом доме в 60-е годы. Так что мы хоть и небогато, но жили не хуже других.
— Галина Борисовна, режиссер — это профессия или диагноз?
— Расскажу вам об одном совершенно потрясающем случае, произошедшем с Георгием Товстоноговым и его сестрой Нателлой, и надеюсь, вам все станет ясно. Георгий Александрович не очень любил самолет и, хоть и был вынужден летать, с трудом к нему привыкал. Каждый раз, когда ему приходилось куда-то лететь, главной его задачей было не смотреть в иллюминатор. Во время одного из полетов он сидел рядом с Нателлой и то и дело командовал: «Перестань смотреть в окно». Она сделала вид, что не слышит. Товстоногов повторил просьбу второй раз. Нателла не выдержала: «Но это же я смотрю, а не ты». А Товстоногов ответил: «А ты думаешь, я не представляю, что ты там видишь?» Даже в такой ситуации он оставался прежде всего режиссером.
— Театр — это террариум друзей. Так ведь говорят…
— Единомышленников. Так говорят.
— Это справедливое выражение?
— Не думаю. Это острое выражение. Остроумное. Оно принадлежит, по-моему, Шурику Ширвиндту, которого я очень люблю. Но сама так думать не могу. Не хочу просто.
Понимаете, Бог дал мне эту счастливую профессию, профессию режиссера. Ефремов, мой учитель, говорил нашим актерам: «Она как режиссер началась знаете когда? Когда из бабушкиных штанов кофту сделала в семилетнем возрасте».


Комментариев нет:

Отправить комментарий